Владимир Куприянов

Владимир Куприянов, чьи выставки проходили с конца 1980-х годов в России, США и странах Европы, чьи произведения становились заглавными в групповых выставках современного российской искусства, обрел круг ценителей и коллекционеров в Германии и в Америке. Из многих синхронных направлений современного искусства второй половины ХХ века те, что объединили публику двух стран, — минималистские, артистично отмеренные в своем жесте высказывания концептуального искусства двух Йозефов, Кошута и Бойса. Парадокс иллюзорной простоты их высказывания на поверку, в реальном выставочном зале, превращается в острое переживание точно срежиссированной многомерной новой реальности, выстроенной художником. Это не картина, в которую можно войти — попав на выставку концептуалистов, зритель оказывается внутри произведения. Прежний опыт — стоять перед картиной (произведением) и смотреть внутрь рамы, оставаясь зрителем из зала, глядящим на сцену — в этой традиции бывает искусно подменен (не важно, инсталляцией ли, перформансом): нечто, созданное художником и помещенное в зал, не будучи монументальным по размерам, самим присутствием своим меняет пространство, которое и становится новым произведением, охватывая зрителя со всех сторон. Пережившие такой опыт искушенные зрители и в Куприянове ценили магический эффект, который дарили его произведения.

Вероятно, для тех, кто не представляет себе московскую, российскую арт-сцену 1980-х — начала 1990-х, важно сказать, что Куприянов был из числа немногих пионеров, использовавших новые материалы (не только новые для традиционного искусства, но придуманные в ХХ веке, в эпоху технологического развития цивилизации). Куприянов стал одним из первых работать с целлюлозными и полиэфирными пластиками, акриловым полимером, комбинировать стекло и дерево, полистирол (известный как пенокартон) и бумагу в своих произведениях. Перед ним не стояла задача изобрести новое сочетание материалов в искусстве, но сам выбор материалов был продиктован идеями, образами, которые предстояло воплотить. Его творчество — это борьба с веществом и гравитацией, основанная на знании сопромата и геометрии. Это создание формы, парадоксальной в своей простоте; формы, отменяющей тяжесть и плотность; формы, становящейся зыбкой и призрачной. Формы, которая развоплощает вещество.

Да, именно так. Владимир Куприянов, театральный режиссер по образованию, художник по жизни, работавший с фотокамерой с первых своих шагов в современном искусстве, уже к концу 1980-х становится на путь развоплощения фотографии до состояния тени, эха, в котором ему удается сохранить мощь первоначального образа и, в преломлении отражений в пространстве, еще более усилить ее воздействие, уведя образ из сферы переживания «здесь и сейчас» в эмпиреи вневременного (что вне искусства возможно ощутить, блуждая среди отражений зеркал в поисках мистического).

Одна из важнейших, может быть, ведущая тема в творчестве Владимира Куприянова — тема света. Если оптическая иллюзия никогда не становилась для него самоцелью, но была лишь средством воздействия на публику, то свет, столпом идущий из алтарного окна в соборе, падающий квадратами из окон на живопись в музейных стенах, блуждающий рябью отблесков в объемах архитектуры пакгаузов и заводов, скользящий, как вода времени, по найденным фотографиям… Это завораживало его. Казалось, наблюдая за светом, он мог отключаться от звуковой среды, от повседневности вокруг себя, переживая опыт соприкосновения с нетварным. Свет есть жест творения, но не создания вещественных сущностей. Его Владимир мучительно искал и мастерски воплощал в своих выставочных объектах. Наслаждаясь простотой их формы, трудно поверить, сколько расчетов и моделей в масштабе создавалось для каждой из поразительных в своем минимализме работ художника. <…>

Работу с визуальным Куприянов начинал с фотографии. Он пробовал себя в документальной (жанровой, используя терминологию 1980-х) фотографии, экспериментировал с концептуальными сериями, работал в дискурсе «искусства движения», пробовал ракурсы и широкоугольные объективы. В 1980-х его портретные серии в метро вступают в диалог с сериями Сергея Леонтьева и Андрея Чежина — впрочем, их вещи были отсняты чуть позже, в начале 1990-х. Спустившись в 1980-е в метро, Куприянов одним из первых заново открыл эти «сталинские дворцы миражей», как с легкой руки Гройса&Co их называли в просвещенных кругах в тот период. Но поиски Владимира сосредоточены не только на архитектуре — он буквально ощупывает множество тем, которые метро обильно вываливает перед оком объектива. Он проходит этап «концептуального» (в кавычках, поскольку оно было ироническим) разглядывания частей тела; поработав с телесностью и фрагментами как заместителем целого (в сериях «Летняя прогулка», «Ткани»), он оставил это коллекционирование Ольге Чернышовой, Дмитрию Гутову, Игорю Мухину. А сам пошел дальше. Перебирание тем в творчестве раннего Куприянова сродни освоению языка концептуальной визуализации. Освоено — следующее — сдан успешно экзамен — вперед, дальше. 

В начале 1990-х Куприянов создает цикл многосоставных панно, где фотография проходит через разъятие, и в разобщении фрагментов, обретении ими самости получает новые смыслы. Так рождаются его наиболее известные проекты «Не отвержи мене…», «Поминки». О связи этих произведений с романтической традицией позднесоветского искусства еще предстоит говорить и писать. Важно то, что, пройдя сквозь игольное ушко актуальности, Куприянов предъявляет почвеннические сюжеты и примеряет на современное искусство концепты древнерусской культуры — от символики до форм коммуникации. Ирина Чмырева